«Нравственные письма», или «Письма к Луцилию. Работа с текстом Сенека «Нравственные письма к Луцилию» Эссе по письмам сенеки к луцилию
Введение 3
Сенека А.Л. Нравственные письма к Луцилию 5
Заключение 13
Список литературы 14
Словарь 16
Схема: концепция Сенеки
Введение
Луций Анней Сенека родился в Испании, в Кордубе, на рубеже двух исторических эпох. Он имел огромный успех в политической карьере в Риме. Осужденный Нероном к смерти, он покончил жизнь самоубийством в 65 г. н.э., приняв смерть с твердостью и силой духа, достойной стоика. До нас дошли многочисленные его сочинения, среди коих работы под названием "Диалоги", "Нравственные письма к Луцилию" (124 письма в 20 книгах), трагедии, где воплощена его этика: "Медея", "Федра", "Эдип", "Агамемнон" "Неистовый Геркулес", "Фиест".
Сенека нередко выглядит приверженцем пантеистической догмы Стои:Бог имманентен миру как Провидение, Он - внутренний Разум, формирующий материю, Он - Природа, Он - Судьба. Где Сенека действительно оригинален, так в ощущении божественного с акцентом на это спиритуальное, и даже - личностное. Аналогичная ситуация - в психологии. Сенека подчеркивает дуализм души и тела с акцентами, близкими к платоновскому "Федону". Тело тяготит, оно - тюрьма, цепи, сковывающие душу. Душа как истинно человеческое должна освободиться от тела, чтобы очиститься. Очевидно, это не увязывается с представлением стоиков, что душа - это тело, пневматическая субстанция, тонкое дыхание. Правду говоря, интуитивным образом, Сенеку влечет за пределы стоического материализма, однако, не умея найти новое онтологическое основание, он оставляет свои догадки зависшими и воздухе.
На основе психологического анализа, где Сенека и вправду мастер, он открывает понятие "совести" (conscientia) как духовной силы и морального фундамента человека, помещая его на первое место с решительностью, до него невиданной, ни в греческой, ни в римской философии. Совесть - это осмысление добра и зла, интуиция первоначальная и незаместимая.
От совести никто не может убежать, ибо человек - существо, неспособное скрыться в самом себе, не умещающееся в себе. Преступник может уйти от преследования закона, но уйти от неумолимого судьи-ведуна, укусов совести - невозможно.
Стоики традиционно придерживались факта, что моральное действие определяется "расположением души", а это последнее трактовалось в духе интеллектуализма всей греческой этики, как то, что рождается в познании, и высоких ступеней которого достигает лишь мудрец. Сенека идет дальше и говорит о волении, voluntas, причем, впервые в истории классики, о волении, отличном от познавательной, самостоятельной способности души. Это открытие Сенеки не обошлось без помощи латинского языка: в самом деле, в греческом языке нет термина, соотносимого адекватным образом с латинским "волюнтас" (воля). Как бы то ни было, но Сенека не сумел теоретически обосновать это открытие.
Другой момент отличает Сенеку от античных стоиков: акцент на понятиях греха и вины, которые лишают чистоты человеческий образ. Человек греховен потому, что иным он не может быть. Такое утверждение Сенеки решительно антитетично древним стоикам, которые догматическим образом предписывали мудрецу совершенствование. Но, ежели кто-то безгрешен, - говорит Сенека, - он не человек; и мудрец, оставаясь человеком, грешен.
Сенека, возможно более других стоиков, решительный противник института рабства и социальных различий. Истинная ценность и истинное благородство зависят не от рождения, но от добродетели, а добродетель доступна всем: она требует человека "в голом виде".
Благородное происхождение и социальное рабство - игра случая, все и каждый могут найти среди своих предков и рабов, и господ; но, по последнему счету, все люди равны. Единственно оправданный смысл благородства состоит в истинной духовности, которая завоевывается, но не наследуется, в неустанных усилиях по самоопределению. Вот норма поведения, которую Сенека считает приемлемой: "Обращайся с подчиненными так, как хотелось бы тебе, чтобы поступали с тобой те, которые выше и сильнее тебя". Ясно, что эта максима звучит по-евангельски.
Что же касается отношений между людьми вообще, Сенека видит для них подлинный фундамент - братство и любовь. "Природа производит нас всех братьями, сделанными из одних и тех же элементов, назначенными к одним и тем же целям. Она вкладывает в нас чувство любви, делая нас общительными, дает жизни закон равенства и справедливости, и согласно ее идеальным законам, нет ничего более низменного, чем обидеть, лучше уж быть обиженным. Она заставляет нас быть готовыми оказывать помощь и делать добро. Сохраним же в сердцах и на устах слова: "Я - человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Будем же всегда помнить, что мы рождены для общества, а наше общество - это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они в свою очередь, крепко держат свод".
Сенека А.Л. Нравственные письма к Луцилию
Как известно, переписка Сенеки с Луцилием началась с 60 года и длилась до конца жизни философа (65 г.). Сперва переписка была оживленной, и, пока Сенека изучал Эпикура, он успел написать своему другу и ученику около тридцати писем. Эти первые письма короче последующих; каждое из них заключается афоризмом, вычитанным у какого-либо из философов-эпикурейцев, но по духу достойным назваться общефилософским. Эти афоризмы Сенека называет "ежедневными подарками" Луцилию и шутит, говоря, что он избаловал своего корреспондента, так что к нему нельзя являться иначе, как с подарком. Последующие письма длиннее, отвлеченнее и носят характер небольших философских этюдов. В самых последних письмах начинают слышаться разочарование, усталость и пессимизм, доходящие в сто третьем и сто пятом письмах (всего их было 124) до столь резких тонов мизантропии, что им мог бы позавидовать сам Шопенгауэр.
Что касается содержания произведения, то это целый курс нравственной философии. Особенно подробно разработаны те ее вопросы, которые считаются наиболее важными у стоиков. Так, в письмах много говорится о бедности, о свободе воли, о борьбе с превратностями судьбы, о бессмертии души, о дружбе, но всего подробнее и всего больше говорится о смерти, о том, как следует встречать собственную смерть и как относиться к смерти близких людей.
Эти страницы писем к Луцилию тем более драгоценны, что впоследствии философ собственною смертью доказал, что его проповедь была не пустыми словами, но искренним убеждением сердца, сознательно проведенным в жизнь. Сенека является настоящим учителем смерти.
В смерти нет страдания, - учит философ. "Причина страха смерти кроется не в самой смерти, но в умирающем. В смерти нет более тягостного, чем после смерти. Но ведь так же безумно бояться того, чего не испытаешь, как и того, чего не почувствуешь. А разве можно чувствовать то, через что совсем перестанешь чувствовать?" (письмо 30). "Приходит смерть: ее можно бы бояться, если бы она осталась с тобою. Но она неизбежно или не наступит, или свершится" (письмо 4). "В смерти нет страдания: ведь необходимо, чтобы был субъект, испытывающий его" (письмо 36).
Смерть не должна быть страшна, потому что мы уже знаем ее: "Уже потому что ты родился, ты должен умереть" (письмо 4). "Мы испытывали смерть до нашего рождения: ведь смерть - это небытие; каково оно, мы уже знаем. После нас будет то же, что было до нас. Если в смерти есть какая-либо мука, очевидно, она была уже и раньше, чем мы явились на свет. Но тогда мы не чувствовали никаких страданий. Скажу так: не нелепо ли думать, что светильнику хуже после того, как его погасят, чем до того, как его зажгут. Мы тоже загораемся и гаснем. В этот промежуток времени мы испытываем некоторое страдание. Вне его по обе стороны должен быть полный покой. Вся ошибка в том, что мы думаем, будто смерть только последует за жизнью, тогда как она и предшествовала ей" (письмо 54).
Смерть неизбежна, а потому мы не должны ее бояться: "Мы боимся не смерти, но мысли о смерти, потому-то от смерти мы всегда одинаково далеки. Итак, если смерти бояться, ее следует бояться постоянно; ибо какой же час изъят от ее власти?" (письмо 30). "Часто мы должны умереть, и не хотим; умираем и все-таки не хотим. Конечно, все знают, что когда-нибудь придется умереть, однако когда наступает час смерти, прячутся от нее, дрожат и плачут. Но разве не нелепо плакать о том, что не жил тысячу лет тому назад? И одинаково нелепо плакать и о том, что не будешь жить тысячу лет спустя. Ведь это одно и то же. Не было и не будет" (письмо 77). "Мы недовольны судьбой, но что справедливее: чтобы мы подчинялись законам природы или чтобы она подчинялась нам? А если так, не все ли равно, когда ты умрешь, коль ты в любом случае должен умереть. Надо заботиться не о том, чтобы долго жить, но чтобы жить достаточно" (письмо 93).
Смерть есть явление справедливое: "Неблагоразумно печалиться, во-первых, потому, что печалью ничему не поможешь; во-вторых, несправедливо жаловаться на то, что теперь случилось с одним, но ожидает и всех других; в-третьих, нелепо грустить, когда и тот, кто теперь скорбит, сам скоро последует за оплакиваемыми" (письмо 99).
Смерть не есть уничтожение, но только видоизменение: "Все кончается, ничего не гибнет. И смерть, которой мы так боимся и ненавидим, только видоизменяет жизнь, а не отнимает ее. Наступит день, когда мы снова выйдем на свет, и как знать, быть может, многие не захотели бы этого, если бы не забыли о прежней жизни!" (письмо 36).
Смерть есть избавление от жизненных невзгод: "Безразлично, когда умереть - рано или поздно. Кто живет - во власти судьбы; кто не боится смерти, - избежал ее власти" (письмо 70). "Так близка свобода, и все-таки есть рабы! Знай, что если ты не хочешь, ты должен будешь умереть. Так сделай своим то, что в чужой власти" (письмо 77). "Величайшее благо жизни в том, что есть смерть. Важно жить хорошо, а не долго. Часто даже все благо в том, чтобы не долго жить (письмо 101). "Кто умер, не чувствует страданий" (письмо 99). "Если обращать внимание на горести, то жизнь долга даже для отрока; если же на скоротечность,- она коротка и для старца". "Кто рано кончил путь жизни - счастлив, ибо жизнь не есть благо или зло сама по себе, но только арена для блага и зла" (письмо 99).
В жизни нет ничего, что привязывало бы к ней: "Что заставляет жить? Наслаждения? Но ты ими пресыщен. Ты все перепробовал в жизни. Чего - тебе жаль? Друзей и родины? Но разве ты ценишь их хотя бы во столько, чтобы ради них позднее поужинать? Тебе жаль покинуть мясной рынок... Ты боишься смерти, но разве твоя жизнь не есть сама смерть? Но, возразят мне, мы хотим жить, потому что живем праведно; мы не хотим бросать наши обязанности, которые налагает на нас жизнь, так как мы отправляем их хорошо и искусно. Как? Вы не знаете, что одна из обязанностей, налагаемых жизнью, состоит в смерти. К тому же вы не оставите ни одной из ваших обязанностей: ведь число их неопределенно. Совершенно все равно, когда кончишь жизнь, лишь бы кончить ее хорошо" (письмо 77). "Чтобы равнодушнее смотреть на жизнь и смерть, думай каждый день о том, сколь многие цепляются за жизнь совершенно так, как цепляются за колючие тернии утопающие в быстром течении реки. Сколь многие колеблются между страхом смерти и мучением жизни: и жить не хотят, и умереть не умеют" (письмо 4).
Сенека, как и другие философы стоической школы, научая презирать смерть, советовал в иных случаях прибегать к самоубийству. В письмах к Луцилию есть целый ряд примеров мужественного самоубийства, исторических или из современных Сенеке городских происшествий. Сенека восхищается упорством, с каким самоубийцы преследовали свою цель. Но особенно характерен рассказ Сенеки о самоубийстве некоего Марцеллина, решившегося на него вследствие неизлечимой, хотя не опасной болезни. "Разделив свое имущество между друзьями и наградив рабов, Марцеллин умер, не прибегая ни к мечу, ни к яду: в течение трех дней он ничего не ел и приказал раскинуть в своей спальне шатер. Там он поставил ванну и в ней подолгу сидел, все подливая теплой воды, и таким образом мало-помалу совершенно истощал свои силы, притом, как он сам говорил, не без известного наслаждения, вроде того, какое доставляет легкое головокружение, когда душа покидает тело".
Письма эти - действительно результат живого обмена мыслей с другом путем переписки, а не только особая литературная форма сочинения. В этом убеждают находящиеся в них ответы на вопросы, возбуждаемые Луцилием, местами попадаются упреки в промедлении с ответом или оправдания в собственной медленности, порой рассказываются мелкие домашние происшествия, упоминается о поездках Сенеки по виллам или по городам. Но что весьма замечательно, содержание писем всегда носит отвлеченно-философский характер. Мы в наших письмах сообщаем друзьям о домашних делах, о городских слухах, передаем сплетни; ничего подобного нет в письмах Сенеки. Он писал прокуратору Сицилии, провинциалу, из Рима, почти из дворца, иногда тотчас после свидания с Нероном. И однако об императоре почти нет упоминаний, об административных новостях и слухах нигде не упоминается ни словом. Сенека всей душою ушел в философию. Все остальные дела казались ему скучной обязанностью, излишним бременем в жизни. Он разочаровался в своей политической деятельности: в конце его придворной жизни ему приходилось поступать часто не только против желания, но и против совести. С этого времени истинное свое назначение он видел в философии. Аннею Серену, упрекавшему Сенеку за охлаждение к государственным делам, Сенека писал: "Эпикур учит, что мудрец может заниматься общественными делами, если этого требует их важность; Зенон же находит, что мудрец должен ими заниматься, если только не будет к тому особо важных препятствий; но и Зенон, и Хризипп гораздо более оказали услуг человечеству, живя в стороне от дел, чем если бы они занимались военным делом или управлением государством". Во многих письмах к Луцилию Сенека доказывает, что занятия философией должно ставить выше всего, а в одном из них заявляет, что теперь он занят самым важным делом: он занимается делами всего потомства, сохраняя для него идеалы нравственной философии.
- О времени. Беден тот, кому не достаточно того что он имеет. Время - единственное что есть, самое ценное. И мы тратим его на ничтожные вещи.
- О достаточном и избыточном. Кто везде – тот нигде. Если не можешь прочесть что имеешь – имей то что прочтешь. Чрезмерное разнообразие яств не питает, но портит желудок.
- О дружбе. Сначала судить, потом признать другом. Считая верным его верным – верным и сделаешь. Порок – и верить всем и никому не верить.
- О философии. Оставить страхи. Большинство так и мечется между страхом смерти и мучениями жизни; жалкие, они и умереть не хотят и жить не умеют. С часа твоего рождения идешь ты к смерти. Природное богатство: не терпеть ни жажды, ни голода, ни холода. То что требует природа достижимо, потеть приходится ради избытка.
- О тщеславии и аскетизме. Не переусердствовать, не отпугнуть своим обликом и поведением окружающих. Философия обещает дать умение жить среди людей, благожелательность и общительность. Жить в согласии с природой, знать меру во всем, быть опрятным, не выделяться чрезмерно среди людей. Пусть вошедший в дом дивится нам, а не нашей утвари. Надежда и страх – два конца одной цепи. Неумение приноравливаться к настоящему и привычка засылать помысли далеко вперед.
- О мудрости. Некоторых больных следует поздравлять с тем что признали себя больными. Любое благо нам не в радость, если мы обладаем им в одиночку. Долог путь наставлений, краток и убедителен путь примеров
- О толпе. Нет врага хуже: каждый либо непременно прельстит тебя своим пороком либо заразит тебя либо незаметно испачкает. Нет ничего гибельней для добрых нравов чем зрелища. Много зла приносит единственный пример расточительности или скупости.Нельзя уподобляться злым оттогочто их много, нельзя ненавидеть многих оттого что сам и не уподобляешься. Проводивремя с теми кто сделает тебя лучше, допускай к себе тех кого сам можешьсделать лучше. Каждый из нас для другого стоит битком набитого театра.
- О наставлениях. Труд для потомков. Хотя язвы мои не закрылись, но расползаться вширь перестали. Ничто кроме души не достойно восхищения, а для великой души все меньше нее. «Стань рабом философии, чтобыобрести подлинную свободу» - Эпикур. Что дано нам, может быть отнято.
- Неуязвимая душа. Довольно себя, но не плохо иметь и друзей и соседей. Хоть и не тоскует о потерянном, однако предпочел бы обойтись без потерь. «Если хочешь чтобы тебя любили – люби» - Гекатон. Плохи мысли того, кто подружился, видя лишь самого себя; как он начал, так и кончит. Для мудрого необходимости нет.Высшее благо не ищет орудий вовне, но создается само из себя. Важно не то чтоон говорит, а то что чувствует, и не то что чувствует сегодня, но чувствуетвсегда.
- Людей неразумных не следует предоставлять самим себе. Просить у бога ясности разума и душевного здоровья.
- Что заложено рождением можно смягчить, но не победить. Многих грехов бы удалось избежать будь при нас, готовых согрешить, свидетель.
- О старости. Всякое наслаждение свой отрадный миг приберегает под конец. Каждый день нужно проживать как последний. Что истинно, то мое. Лучшее принадлежит всем.
- Долбесть – упав, подняться еще более непреклонным. Мы сами умножаем наши страдания, либо выдумывая их, либо предвосхищая.
В литературе последних десятилетий трактаты Сенеки стали предметом не только отстраненно-исторических и филологических штудий; идет - в особенности среди английских исследователей - своего рода общественный суд над Сенекой, словно он наш современник. Вопрос «может ли философ находиться у власти?» до сих пор открыт.
Одни обвиняют философа в пресмыкательстве перед властью и попытках обосновать идеологию тоталитарного режима, а другие сочувственно живописуют мучительную трудность честного философствования в коррумпированном обществе под железной пятой тоталитарной власти.
Для стоиков высшим благом (summum bonum), к которому должен стремиться человек является "жизнь сообразная с природой". Тот, кто живет по естественным законам, обладает добродетелью, и есть "человек добра" (vir bonus), иначе мудрец. Добродетельный муж не должен тратить время на государственные и гражданские дела, так как они не совершенствуют душу. Философским размышлениям он отдает все свое время, а не только досуг. Если же подобное невозможно, то деятельность должна хотя бы считаться с моральной нормой и приносить ощутимый результат.
Я думаю, Сенека мог бы отказаться от политики, если бы захотел. Да, он несколько раз заявлял Нерону о своем желании уйти, но, вероятно, был не слишком настойчив. Сенека был хорошим оратором, а также имел большое влияние на императора. Так почему же он не смог убедить его отпустить? Наверное, сам философ этого не хотел?
Материал подготовила: Рогачева Татьяна,
гр. Р-27043, 2008-2009 уч. год
Сенека и его «Нравственные письма к Луцилию»
(на основе критической статье С.А. Ошерова «Сенека: От Рима к миру» / Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М.: Наука. 1973 /«Литературные памятники»)
Итоговые труды Сенеки ("Изыскания о природе", "О благодеяниях" и "Нравственные письма к Луцилию") отличаются от предшествующих трактатов, прежде всего размерами - и это не случайность: ведь в них философ решает уже не одну проблему, с особой остротой поставленную перед ним жизнью, но стремится дать свод этических правил, - свод законов для рода человеческого. С этим намерением связано и то центральное место, которое занимает в них этика. Даже свои естественнонаучные исследования Сенека подчиняет моралистической задаче; о чем бы ни писал (о молнии и громе, о землетрясениях, о водах и ветрах), он желает одного: через знание избавить человека от страха смерти. "Коль скоро причина страха - незнанье, то не стоит ли нам познать, чтобы не бояться?".
В "Письмах к Луцилию" Сенека почти полностью ограничивается областью этики. Он отвергает изощренную диалектику и логику древней стои - все эти "греческие глупости": они не помогут человеку найти верный путь в жизни и подменяют решение ее вопросов мудрствованьем по их поводу (п. XXV и др.). Не увлекает Сенеку и материалистическая натурфилософия стоиков: он, правда, ее не отбрасывает, но если и излагает где-нибудь ее положения, то как затверженный урок, без внутреннего участия. Зато этика разработана Сенекой со скрупулезной полнотой. Наверное, все вопросы, трактованные им раньше, вошли в "Письма" в том или ином виде. (Я сама, прочитав лишь малую часть этого произведения, убедилась в этом: столь обширна область проблем, вопросов и задач, затронутая в письмах, и кажется, что Сенека разобрал и осветил все устройство мира. Читая, осознаешь, что он полностью прав, и соглашаешься со всеми приведенными доводами. Хотя, я прочитала далеко не все и, может быть, не все осознала и впоследствии не согласилась бы с великим философом и мыслителем, может быть…) В конечном итоге из мозаики писем слагается система стоической этики в истолковании Сенеки, логическая и стройная, вопреки кажущейся разорванности изложения. Вместе с тем система эта, подобно подлинным письмам, разомкнута, открыта в жизнь - Сенека заботливо и искусно стилизует это свойство. Он как бы и не собирается рассуждать, а только сообщает другу о себе: о своей болезни, об очередной поездке, встрече с тем или иным знакомым. Так главным примером в системе нравственных правил становится сам "отправитель писем", а это придает увещаньям убедительность пережитого опыта. Любая житейская мелочь становится отправной точкой для рассуждения, любой жизненный факт - от походов Александра Великого до непристойной сплетни о неведомом нам современнике - может служить примером. Жизненно конкретен и адресат посланий - заваленный делами прокуратор Сицилии, - и их отправитель, страдающий от городского шума, путешествующий из усадьбы в усадьбу, превозмогающий болезнь, вспоминающий молодость. (На самом деле, когда читатель понимает, что перед ним раскрыта жизнь реального человека, приведены примеры реально произошедших событий, когда осознаешь, что это было, это правда, а не вымысел или фантазия, действительно начинаешь не только верить автору, но и искать ответы на свои вопросы, решения своих проблем. Тот факт, что автор жил сотни лет назад ничуть не смущает: все человеческие ценности вечны, а значит вечно ценен и не заменим опыт мудреца…) Во-вторых, письма разомкнуты и формально. Редко какое из них посвящено одной теме. Чаще Сенека переходит от темы к теме, потом как бы спохватывается: "Вернемся к нашему предмету", - потом вновь отвлекается, искусно поддерживая напряженный интерес читателя. Письма остаются как бы фрагментарными, и это еще больше способствует впечатлению жизненной достоверности и дружеской доверительности высказыванья. (Кажется что просто разговаривает, ведет беседу. Сам ставит вопросы, которые предположительно могут возникнуть у читающего письмо, и отвечает на них. А вопросы возникают, причем именно те, что предположил Сенека). К тому же и каждая отдельная истина приобретает больший вес, чем она имела бы в логической цепи, и внимание читателя остается в постоянном напряжении. Вместе с тем текучее разнообразие жизни входит в письма как некий негативный фон для незыблемой нормы, т. е. философии, целительницы душ, "науки жизни", призванной судить ее и дать ей законы. И все же "Письма к Луцилию" - единое произведение не только по мысли, но и композиционно. Это целое начинается разомкнуто - "Так и поступай, мой Луцилий", - ответ на сообщение друга, звено в цепи долгой переписки. Мы не знаем, кончалось ли оно так же разомкнуто: конец "Писем к Луцилию" утрачен. Внутри же сборника сделано все, чтобы ощущение разомкнутости, бессистемности сохранилось. Однако в этой бессистемности есть система, и подчинена она последовательным этапам обращения Луцилия (понимай - всякого читателя- прим. Ошерова) в стоическую веру. Сборник писем к другу становится сводом стоической морали.
Прежде всего "Письма к Луцилию", - это программа нравственного самоусовершенствования, равно предназначенная для адресата и отправителя. Определяют ее основоположения стоической доктрины (п. XCV). Цель ее - "блаженная жизнь", то есть состояние полной независимости от внешних обстоятельств. Достигает "блаженной жизни" мудрец, он же - "vir bonus"; но традиционный римский нравственный идеал переосмысляется у Сенеки в стоическом духе. Vir bonus – уже не "доблестный муж", но скорее "человек добра". В "Письмах" досуг признается необходимым условием для нравственного совершенствования. И если для староримского "доблестного мужа" наградой непременно мыслилась слава, то сенековский "человек добра" пренебрегает ею как похвалой людей неразумных и ищет лишь признанья "равных" себе. Вообще же награда за добродетельный поступок - в нем самом, ибо такой поступок отвечает разумной природе человека, - в отличие от противоположных ей страстей. Для достижения добродетели нужно не ограничивать страсти, а совершенно искоренять их. Благодаря этому можно достичь полной независимости от мира, то есть бесстрастия.
Знание человеческой психологии, анализ поступков и побуждений, характерный для Сенеки-писателя, толкают его к знаменательным отступлениям от стоических верований. Так, с одной стороны, Сенека принимает положение о разумном характере добродетели: чтобы стать добродетельным, нужно понять, в чем благо. Но если для греческой этики со времен Сократа "познать добродетель" и значит "стать добродетельным", то Сенека понимает, что одного знания добра недостаточно. "В душах, даже далеко зашедших во зле, остается ощущение добра, и они не то что не ведают позора, но пренебрегают им" (п. XCVII) (Мне кажется, это действительно так, ведь любого человека, родившегося в социуме, с детства учат: «что такое хорошо и что такое плохо», а значит, любой преступник знает, что он, как минимум, поступает «плохо», но он все равно совершает свое деяние, ведомый своими пороками и недостатками). Следовательно, воля к добру должна быть активной, она не даруется природой, и потому ее роль возрастает: "Желание стать добродетельным - полпути к добродетели" (п. XXXIV). А направить нашу волю к добру должна еще одна нравственная инстанция, причастная скорее чувствам, чем разуму: это совесть, "бичующая злые дела" (п. XCVII), но не тождественная страху наказанья (Которая просто спит у порочных людей вообще и у преступников в частности: рассказав о «добре и зле», о ней, наверное, просто забыли). Отсюда ясно, что проповеднику добродетели нужно взывать не только к разуму, но и к совести, воздействовать не одною логикой, но волновать. Такие новшества не только меняли весь стиль философствования, но и заставляли заново решать проблемы, казалось бы, уже решенные. Прежде всего, момент воли, то есть ответственного выбора жизненного поведения, вступал в противоречие со стоическим фатализмом, учением о роке как о неразрывной и непреодолимой цепи причинно-следственных связей. Человеку, по мнению древних стоиков, остается только одна свобода: добровольно принять волю рока, для выбора места не остается.
Сенека смещает акцент, выдвигает вперед другое стоическое понимание рока - как воли миросозидающего логоса (божества). В отличие от человеческой воли, эта божественная воля может быть только благой (п. XCV): бог величайший благодетель, слуга своих слуг (п. XCV), он заботится о людях и воля его есть провидение. (А здесь, мне кажется, уже появляются некоторые нотки христианства: Бог, как великое и единое. Как истинный пример совершенства, к которому обязан стремиться каждый.)
Как часть божественной воли человек добра воспринимает и смерть (п. XXX и др.). В этом - лучшее лекарство против страха смерти, той из человеческих страстей, против которой Сенека в "Письмах к Луцилию" борется с наибольшим упорством. Смерть предустановлена мировым законом и потому не может быть безусловным злом. Но и жизнь сама по себе не есть безусловное благо: она ценна постольку, поскольку в ней есть нравственная основа.
Та же этическая шкала ценностей позволила Сенеке решить и вопрос о добровольной смерти. Когда-то Платон запретил человеку покидать пост, на который поставили его боги, а Зенон, сломавший ногу, увидел в этом волю призывавших его богов и ушел из жизни. Сенека стоит посредине между Платоном и Зеноном. Нельзя уходить из жизни под влиянием страсти (п. XXX). Разум и нравственное чувство должны подсказать, когда самоубийство являет собой наилучший выход. И критерием, который философ пытается найти, оказывается все та же этическая ценность жизни, определяемая возможностью исполнять свой нравственный долг. (Нельзя сейчас не сказать о преемственности поколений. Сейчас, впрочем, как и всегда, вопрос о добровольном уходе из жизни является очень спорным. Конечно, существует много доводов «за» и «против», сторонники и противники, а также бесконечное количество причин. И мне кажется прав Сенека, выбирая критерием целесообразности выбора этическую ценность жизни. Не стоит, я думаю всеми правдами и не правдами оживлять возможностями современной медицины «живой труп», мучающийся от боли и страданий, также как и запрещено бездумно, под влиянием минутного порыва совершать самоубийство.) Как бы ни угнетали тебя болезни и старость, ты не вправе уходить из жизни, пока твоя жизнь нужна близким, пока ты можешь выполнять долг перед ними и перед своею природой: "Я не покину старости, если она сохранит меня в целости - лучшую мою часть: а если она поколеблет ум, если будет отнимать его по частям, я выброшусь вон из трухлявого, готового рухнуть строения" (п. LVIII). Но вместе с тем, если не останется возможности исполнять свой долг человека, самоубийство не только допустимо, но и оправдано. А возможность эта исчезает тогда, когда человек оказывается под гнетом принуждения, лишается свободы. Поразительные примеры рабских самоубийств наглядно доказывают утвержденье, что "к свободе повсюду открыты дороги, короткие и легкие... Никто не может навязать нам жизнь, и мы в силах посрамить нужду" (п. XII) Принуждение, неотвратимость казни, рабство - вот те крайние явления в наблюдаемой философом жизни, которые даже смерть делают одною из обязанностей мудреца.
В вопросе о самоубийстве Сенека потому расходится с правоверным стоицизмом, что наравне с долгом человека перед собою ставит долг перед другими. При этом в расчет берутся даже такие незначительные для стоика вещи, как любовь, привязанность и прочие эмоции.
Чувство приязни к людям, согласно Сенеке, естественно и заложено в нас природой: "Все что ты видишь, в чем заключено и божественное и человеческое, - едино: мы только члены огромного тела. Природа, из одного и того же нас сотворившая и к одному предназначившая, родила нас братьями. Она вложила в нас взаимную любовь, сделала нас общительными, она установила, что правильно и справедливо, и по ее установлению несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий, по ее велению должна быть протянута рука помощи" (п. XCV). Это - основа конституции стоического вселенского государства или той "большой республики" Сенеки, которой служит человек добра. В ней все равны, ибо всем досталась душа - частица божества, а высокой она может быть и у римского всадника, и у раба (п. XXXI). Не родословная, а величие души и делает человека благородным, "ибо она из любого состояния может подняться выше фортуны", которая одна только и делает человека всадником или рабом. (На мой вопрос: «А где он, Бог?», бабушка всегда мне отвечала, что он внутри, в душе человека. Действительно, какой бы веры ни был человек, какого ранга, Бог, а значит смысл жизни, цель жизни, взгляды, нравственные устои человека, внутри у него, в душе, в сердце, в разуме. Человека могут заставить совершить что-то против его Бога, но если в нем убить этого Бога, умрет и сам человек.) А если так, то нет нужды освобождать всех рабов: те из них, что благородны духом, сами возвысятся над рабством либо, если оно станет невыносимым, обретут свободу через смерть. Равенство в духе - вот что важнее для вселенского государства, чем конкретное социальное действие. (Вот здесь я не согласна с философом. Конечно, главное – свобода души, но несправедливы телесные страдания одних, наряду с блаженством и благополучием других.)
Но между безотрадной панорамой реальных человеческих отношений с их следствием - разобщающей моралью - и радужной теорией равенства в духе пропасть слишком велика, чтобы Сенека не ощущал ее. Философ, пытавшийся служить людям через службу государству, узнавший на этом пути и горечь компромисса, и боль от бесплодности усилий, не может, как бы ни был он разочарован в деятельности, не искать основ человеческого общежития менее умозрительных, чем равенство в духе. И он не только ищет, но и находит их. Это - милосердие и благодеяние. Первое есть обязанность, налагаемая на нас уже тем, что все мы люди: "Человек - предмет для другого человека священный" (п. XCV). Но того же требует и жизненная практика. Если мы хотим этой добродетели от правителя государства, то и сами должны обладать ею по отношению к стоящим ниже, прежде всего, к рабам (п. XLVII). И далее аргументация в письме точно та же, что в трактате "О милосердии": мягкость с рабами есть условие безопасности для владельца, позволь рабам говорить за столом, - и они будут молчать, когда твой обвинитель станет допрашивать их под пыткой.
Потерпев крах в государственной деятельности, разочаровавшись в возможности отвечающего нравственным нормам сообщества людей внутри государства, Сенека, тем не менее, не хочет замыкаться в высокомерном "бесстрастии" мудреца, закрывшего глаза на порочный мир либо благодетельствующего ему самим явлением своей добродетели. Из двух идеалов, предлагаемых стоей, его душе римлянина был ближе идеал человеческой общности, хотя бы в форме "вселенского града". Как римлянин, он пытался иногда обосновать необходимость такого сообщества прагматически - слабостью отдельного человека перед лицом природы. Как моралист, он искал таких нравственных основ общежития, которые были бы доступны всем согражданам по человечеству. Как человек своей эпохи, все больше забывавшей о городе-государстве, он не видел свой идеал осуществленным в прошлом (в отличие от Цицерона), не верил в его осуществление в римском государстве при наличном его состоянии, разделяя "всеобщее убеждение, что из этого положения нет выхода", что "основанная на военном господстве императорская власть является неотвратимой необходимостью". И опять-таки как человек своей эпохи он искал новых основ человеческого сообщества в "духе", пролагая путь к Августинову граду божию, к христианским писателям последующих веков.
«Нравственные письма к Луцилию» - последнее произведение Сенеки. Столь масштабное (по объему и по содержанию своему), оно как кладезь мудрости, жизненного опыта, ненавязчивое нравоучение, советы и догматы, адресованные ученику и другу, поэтому неофициальные, открытые и доступные (не в смысле легкомысленности, а в том, что они настолько жизненны, искренние, что любому читателю близки и понятны своей достоверностью и насущностью). Прочитать за один раз все – нереально: их нужно открывать постепенно, начиная с первого, как было у Луцилия, и «учиться философии жизни».
«Нравственные письма», или «Письма к Луцилию»
– Луций Анней Сенека –
Луций Анней Сенека, Сенека Младший или просто Сенека (4 – 65 гг. до н. э.) – римский философ-стоик, оратор, поэт и государственный деятель.
«Нравственные письма», или «Письма к Луцилию» – это, пожалуй, самый популярный трактат Сенеки, написанный в форме писем к другу и ученику.
124 письма к Луцилию представляют собой свод жизненных правил и систему нравственного самоусовершенствования человека – от конкретных советов «к случаю» до этических законов общества: презрения к смерти, освобождения от страстей.
Отец будущего мыслителя Луций Анней Сенека Старший был военным и происходил из испанского города Кордова. Сенека Старший мечтал дать трём своим сыновьям хорошее образование и хотел, чтобы они в будущем сделали политическую карьеру. Ради этого он со своей семьёй переехал в Рим, где Сенека Младший постигал азы наук, в частности его учителями были стоики Секстий, Папиний, Аттала и пифагореец Сотион. От них Сенека Младший перенял идеалы высокой нравственности и истинной философии.
Получив прекрасное образование, Сенека Младший становится адвокатом, однако его первые успехи на этом поприще прерываются тяжёлой болезнью. Для излечения недуга юноша уезжает в Египет на несколько лет, там молодой философ посещает александрийский Мусейон, знаменитую Александрийскую библиотеку, встречается с египетскими учёными и пишет некоторые не дошедшие до нас естественно-научные сочинения.
По возвращении в Рим молодой мыслитель, известный к тому времени как писатель и оратор, получает свою первую государственную должность и входит в сенат. Сенека был уверен, что, зачитывая перед сенатом и императором свои сочинения, своим красноречием сможет воздействовать на умы представителей власти, а через них и на всё общество. Однако его ораторские успехи и философские взгляды пришлись не по душе сначала императору Калигуле, а затем пришедшему ему на смену Клавдию. В результате придворных интриг Сенека был сослан на Корсику.
Находясь вдали от родины, Сенека переосмысляет философские понятие отчизны, чужбины, государства и мира в целом. Он приходит к пониманию, что созерцание величия мира является первым и основным долгом человека, а Земля – единое обиталище всего человечества.
Сенека пишет: «Пусть мы проедем из конца в конец любые земли – нигде в мире мы не найдём чужой нам страны – отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу». В это же время Сенека пишет свои первые трагедии, в которых через образы, черты характеров героев, их поведение старается передать читателю нравственные нормы, показать жизнь такой, какой её видит истинный философ. Надо сказать, что мир, каким его видел Сенека, сильно отличался от того, что происходило в реальности.
Рим времён Сенеки – одна из самых мрачных и тяжёлых эпох в истории страны. Это было время, когда все достижения Республики разрушались рвущимися к власти диктаторами. Напомним, что до этого на протяжении почти 500 лет в Риме была Республика, то есть государственный строй, при котором, как писал великий греческий историк Полибий, «власть равномерно распределялась между народным собранием, сенатом – всенародно избранным советом – и высшими магистратами, должностными лицами, ежегодно переизбираемыми народом». Такая демократическая форма правления позволила стране достичь экономического процветания и военного могущества. Владения римской республики распростерлись от мыса Рока, то есть самой западной точки современной Европы, до Чёрного моря на востоке, от Северного моря и устья Рейна на севере до Ливийской пустыни на юге. Но нашлись алчные и ненасытные властью политики, стремящиеся к ещё большему влиянию и единоличному правлению. Так, после цепи жестоких гражданских войн, терзавших страну на протяжении 20 лет, республика пала и её сменила империя. Первым римским императором стал Октавиан Август, который шёл к власти в буквальном смысле по трупам, разрушая все препятствия на своем пути и устраняя своих политических оппонентов. Император Август захватил все важнейшие государственные посты и владел ими в течение всей жизни, фактически вся власть в стране сосредоточилась в руках императора. Своим наследником Август избирает усыновлённого им Тиберия (с тех пор повелось, что тот, кого усыновит император, становится наследником). Тиберий, придя к власти, стал ещё более жестоким правителем. Например, одним из нововведений нового императора стал «закон об оскорблении величия», ставший для его подданных причиной неисчислимых бед. Этот закон существовал ещё при республике, но тогда он подразумевал государственную измену и применялся крайне редко. При Тиберии закон фактически означал оскорбление словом или делом особы императора. Как следствие, закон спровоцировал появление огромного числа доносчиков. В обществе царил гнетущий и давящий страх, так как карательная машина работала безостановочно. Древнеримский историк Тацит писал: «Дня не проходило без казни. Будь то праздник или заповедный день… Со многими вместе обвинялись и осуждались их дети. Родственникам казнённых запрещено было их оплакивать. Обвинителям, а часто и свидетелям назначались награды. Никакому доносу не отказывали в доверии». Так, шаг за шагом, слово и мысль, которые во времена республики были фактором её развития, порабощались, постепенно устанавливалась диктатура императора-деспота, приведшая впоследствии к краху некогда процветающей великой державы.
В конце жизни Тиберий удалился на остров Капри, где его терзали, как говорят некоторые источники, самые жестокие муки совести. После смерти Тиберия императором становится его наследник Калигула, который вскоре тяжело заболевает психически и превращается в настоящего безумца. Калигула пожелал быть настоящим восточным деспотом, перед которым все падают ниц и почитают, как бога. И выражалось это в самых причудливых формах. Безумство Калигулы дошло до того, что он начал убивать всех без разбора, бросать людей на растерзание диким зверям. В конце концов римляне не выдержали этого, и Калигула был убит заговорщиками. Следующим императором стал Клавдий, который, по сравнению со своими предшественниками, был для граждан настоящей отдушиной, хотя и на его совести было немало тёмных дел. После смерти своей жены Мессалины, которая имела огромную власть над мужем, Клавдий берёт в жёны Агриппину. От предыдущего брака у Агриппины был малолетний сын, известный в истории под именем Нерон.
В 49 году Агриппина добилась возвращения Сенеки из ссылки и предложила философу стать наставником её сына Нерона. Также Агриппина упросила императора Клавдия усыновить её сына. Император долго не соглашался, но в конце концов уступил жене, несмотря на то, что у него был родной сын от Мессалины Британник. В скором времени Клавдий начинает раскаиваться в необдуманном поступке и составляет завещание, в котором передаёт власть своему сыну Британнику. Агриппина, узнав об этом, умертвляет своего мужа, немедленно уничтожает составленное им завещание и объявляет императором своего 17-летнего сына Нерона.
Несмотря на многочисленные трудности, с которыми столкнулся Сенека, будучи учителем юного императора, некоторые его уроки были усвоены царственным воспитанником. Придя к власти, Нерон под руководством Сенеки проводит ряд реформ, благодаря которым на какое-то время возрастает власть сената, резко ограниченная предшествующими диктаторами. Реализуется ряд финансовых реформ. Одну из своих главных задач Сенека видел в воспитании граждан, в попытке направить их к нравственному идеалу. Однако он прекрасно понимал, что на этом пути неизбежны компромиссы между высокими идеалами стоиков и жизненными реалиями. Именно поэтому в учении философа важную роль играет понятие совести, или нравственной нормы, которая позволяет человеку гармонично соединить разумное служение обществу с сохранением внутренней свободы.
К сожалению, по ряду самых разных причин влияние Сенеки на Нерона ослабевает, а сам мыслитель во многом зависит от воли своего царственного ученика, который всё чаще и чаще требует от него не мудрого совета, а оправдания своим собственным злодеяниям.
Сенека с помощью своих трактатов пытается призвать Нерона к благоразумию, милосердию и добродетели, но из-за придворных интриг положение философа при дворе становится всё более и более шатким. После смерти Агриппины и ещё двух приближённых к императору людей, которые вместе с Сенекой возвели деспотичного Нерона на трон, влияние философа угасло, а его присутствие при дворе стало крайне опасным. Предчувствуя страшный конец, Сенека просит отставки. В уединении философ пишет «Нравственные письма к Луцилию», в которых жёстко осуждает порок. Однако уход Сенеки в отставку не обезопасил его от мстительного Нерона, для которого личность учителя, воплощающая в себе нормы и запреты, стала в какой-то степени преградой на пути. Доносчики и клеветники обвиняют Сенеку в заговоре против императора, и несмотря на то, что вина философа не доказана, Нерон не упускает такого случая и приговаривает своего учителя к смерти. Сегодня нам сложно судить о том, была ли смерть Сенеки убийством или самоубийством по приказу капризного и погрязшего в пороках тирана, ослушаться которого не представлялось возможным.
Сенеку часто обвиняют в том, что он не смог предотвратить те преступления и бесчинства, которые совершил его ученик Нерон. Но ведь нам не дано знать, как бы сложились обстоятельства и что бы ещё смог натворить Нерон, если бы в его жизни не появился Сенека. «Нравственные письма к Луцилию» – своего рода книга итогов, написанная философом в конце жизни. Луцилий – лицо вполне реальное, это друг – ученик Сенеки, которого философ не столько поучает, а как бы размышляет на тему конкретных жизненных ситуаций. В ходе этих размышлений философ подводит итог всех своих поисков и раздумий нравственного характера. В этом произведении Сенека излагает систему этики стоиков, ведёт Луцилия от земных идеалов к высоким духовным, к полной независимости от внешних обстоятельств, иными словами, к истинной свободе духа. Философ показывает, что одного только знания добра недостаточно, необходима прежде всего активная воля к совершению этого добра, а направить эту волю должна совесть человека. Божественная воля может быть только благой, поскольку, как пишет Сенека, «Бог печётся о людях и воля его есть провидение. Бог посылает «людям добра» страдания для того, чтобы закалить его в испытаниях, и в этом он подобен любящему отцу, а не ласковой матери. Только в испытаниях можно выявить себя. «Ты великий человек? А откуда мне это знать, если судьба не даёт тебе случая показать твою добродетель?»».
Помимо того, что «Письма к Луцилию» – итоговое произведение величайшего мыслителя, который всю свою жизнь стремился высоконравственные принципы философии стоиков сделать частью своей жизни, оно своего рода ещё и работа над ошибками самого философа, без которых, к сожалению, не обходится ни один человек на Земле. И в этом главная ценность произведения. Допущенная ошибка – это ещё не грех, гораздо больший грех – неосознание и непризнание своих ошибок, нежелание в них покаяться, их исправить и искупить.
«Письма» интересны ещё и тем, что написаны не нищим аскетом, удалившимся от мира в лес или пещеру, а потому проповедующим свободу от богатств и наслаждений, которых у него и так никогда не было. Сенека, наоборот, имел сказочные богатства, был наделен огромной властью, обладал большим влиянием на императорский двор, был погружен в самый центр политической жизни и тем не менее проповедовал воздержание стоиков и учил простой жизни.
Учение Сенеки было подчас настолько близко к христианским идеям, что некоторые отцы церкви думали, что он тайно обратился в истинную веру, и причисляли его к святым.
Кристаллы мудрости «Нравственных писем» (в сокращении):
Письмо I (О времени)
Луцилия приветствует Сенека!
Одно лишь время следует беречь.
Не дай его украсть минутам неги,
Пустым мгновеньям бесполезных встреч.
Всю жизнь свою в делах проводим, но не
Полезных, большей частью, а дурных…
Затем – безделье, а на остальное -
Годами не выкраиваем миг…
Богат – лишь тот, кто малостью доволен,
Кто не зовет на помощь докторов,
Не понимая, отчего он болен…
Не забывай про время.
Будь здоров.
Письмо II (О переменах)
Луцилия приветствует Сенека!
Ты пишешь, что спокоен, не горазд
До странствий. Это чувство человека -
Важнейшее, в тебе отметить рад!..
Не увлекайся модами на книги,
Читай великих, мыслям их внемли.
Душе нужны не сладенькие фиги,
А кислород – основа всей Земли…
Конечно, все хотят разнообразья,
Но разных блюд желудок не вместит…
Так возвращайся к классикам – их фраза
Бывает глубже, чем сверхновый стиль.
Ведь классиками признаны те люди,
Кто совершенства в творчестве достиг.
Что им звучало нотами прелюдий -
Ты сможешь превратить в прекрасный стих.
Я скромен, но читаю Эпикура -
Он к бедности веселой призывал.
А многие – лишь пьянство видят сдуру,
Узнав про его жизни карнавал.
Не тот богат, кого мошна тугая
Толкает: перелезь-ка этот ров…
А кто – во всём излишеств избегает,
И большего не хочет.
Будь здоров.
Письмо LXXVI (О человеке добра)
Луцилия приветствует Сенека!
Ты хочешь знать, чем жив я каждый день? -
Хожу на обучение к коллеге…
Ты спросишь: В этом возрасте, не лень?
При чем тут возраст? Глупость – не учиться,
Тому, кто от учения отвык…
В театр и в цирк – полезно отлучиться,
Но вреден философии язык?!
Учись, пока хоть что-то не знакомо.
Хоть «век живи, весь век учись»… как жить
И я учу их: старику до комы
Полезно обученьем дорожить…
Прошу тебя: Спеши, Луцилий милый,
Не жди звонка предсмертного гонца.
Насколько ты сейчас приложишь силы,
Настолько преуспеешь до конца.
Само собой приходит все на свете:
Чин, деньги, почесть, слава, крепкий дом…
Но не придёт случайно добродель,
Она даётся нравственным трудом…
Что в человеке лучшее от Бога? -
Наш разум, данный Богом нам одним.
Всё прочее в животных, если строго,
Не хуже. Перечислить? – Что ж, взгляни:
Что красота? – Павлины всех красивей…
Что резвость? – Обгони табун коней…
Что сила? – У слона побольше силы…
Довольно? Полагаю, что ответил…
Лишь разум превращает нас в людей.
В ком выше разум – ближе добродетель,
А если ниже? – Говорим: злодей…
Ты спросишь: Но единственно ли в этом?
Здоровье, деньги, предки и друзья…
Дурное омрачает все предметы,
Его хвалить не будем, ты и я…
Не важно в человеке: сколько пашет,
Идут ли на поклон к нему с утра,
За сколько он купил кровать и чашу…
Спрошу одно: Он – человек добра?
В нём ясен ум? Согласен ум с природой? -
Коль разум совершенствует его
И сам в нём возрастает год от года,
Не может быть блаженней никого…
Он честно в мир глядит, проснувшись утром,
Бесчестия чурается стези.
Из глупости карабкаются в мудрость,
А мудрому – паденье не грозит…
Более подробно:
1. Сенека Луций Анней. Нравственные письма (Письма к Луцилию). Поэтический перевод Александра Красного.